Зимние игры. Текст 4: "За перекрестком"

[archive-txt]

Это была одна из последних ночей года, известная так же, как Ночь Границ: время, когда истончались границы между мирами людей, демонов, богов и духов, границы между явью и сном, прошлым и будущим. Поэтому, хозяин почти не удивился, когда поздно вечером в дверях его гостиницы возникли четыре фигуры.
Небо окрасилось в темно-синий, и месяц серебрил камни мостовой, а они стояли на пороге и непринужденно стряхивали с одежды толи дорожную пыль, толи лунный свет.
Когда они подошли к конторке, хозяин убедился, что оказался прав в своих предположениях: они были воплощением представлений о духах, демонах, богах и жизненных силах; как будто иллюстрации древних книг решили в этот вечер побродить по миру смертных.
Первый, несомненно, был лесным духом. У него были нечеловечески плавные движения, и он заполнял журнал регистрации с несвойственным людям изяществом. Его глаза, необыкновенно чистого зеленого цвета, невольно наводили на мысли о темной зелени непроходимых лесов, в дебри которых не осмеливался ступать человек. Мягкий, как шелест ветерка в кронах деревьев, голос, и улыбка, подобная солнечным зайчикам, играющим в листве.
Второй же был демоном. Глаза, похожие на капли свежей крови, и длинные волосы спадали на плечи, подобные темному пламени преисподней. Он стоял, засунув руки в карманы, сгорбившись, и его алый взгляд хмуро бродил по стенам, будто бы выискивая затерявшиеся души грешников. На его щеке красовались два шрама, словно, на выходе из Ада, один из демонов ненароком зацепил его трезубцем.
Третий был богом. Он стоял в стороне, отвернувшись от всех, всем своим видом выражая равнодушие и отстраненность от мира смертных. У него были золотые волосы и белые монашеские одежды, а ленивые движения - исполнены достоинства. В пальцах он небрежно держал сигарету, и ее дым струился вокруг него, подобно дыму благовоний в храме, у статуи божества.
Четвертый же, совсем юный, весь был - биение жизни. Все его присутствие заполняло помещение, как бешено бьющееся сердце – грудную клетку. Движения, как быстрый бег крови по венам, и казалось, что все вокруг начинает искриться энергией, когда он улыбался.
- Хаккай, почему Хакурю не может пойти с нами? – громко воскликнул он, и даже масляная лампа на столе задребезжала.
- Сожалею, Гоку, но в этой гостинице не разрешается держать животных, - зеленый взгляд обратился к хозяину, чтобы удостовериться в верности таблички, висевшей у входной двери.
Хозяин опустил глаза. Он готов был дать ночлег людям, духам, богам и даже демонам. Но звери больше никогда не найдут пристанища под этой крышей. Будь то демонические собаки, охраняющие врата Ада или Небесный Дракон.
Но мистические гости не обрушили на хозяина кары. Рука, с пожелтевшими от табака пальцами, протянула золотистую кредитную карту, и на хозяина устало взглянули аметистовые глаза, наполненные, казалось, самой вечностью. Его вежливо поблагодарили, взяли два ключа, выслушали сбивчивое объяснение, где находится второй выход на улицу, и, не спеша, удалились по коридору.
- Годжо, давай сыграем в карты! – донесся звонкий голос, мячиком отскочивший от стен.
- У тебя есть, чем расплачиваться? – насмешливо осведомился хриплый голос, шершаво застрявший в плитке пола.
- Не говорите мне, что вы опять собираетесь торчать у меня в комнате! – вознесся к потолку ворчливый возглас.
И снова время тянулось мучительно медленно. Вечер сгущался, приближаясь к ночи, свет месяца все так же серебрил камни мостовой, хорошо видные сквозь приоткрытые входные двери. Холодный воздух трепал листы журнала регистрации, и тени медленно удлинялись.
Хозяин встал, закрыл двери, рассудив, что посетителей сегодня, скорее всего, уже не будет. Затушил лампы, оставив единственную на столе, уселся в кресло за конторкой и прикрыл глаза.
Время от времени из глубин гостиницы доносились какие-то возгласы и топот, хлопали двери. Духи, демоны и боги, совсем как люди, - думал хозяин. – Беспокойные, мечущиеся, даже если их жизнь длится вечность. Только годы для них – мгновения… Успевают ли они заметить, как гусеница проползла по листу, как девочка с мячиком пробежала по улице, как она превратилась в женщину, как…
- Они как дым, - сказал тяжелый от грусти голос.
Хозяин открыл глаза. У дверей стоял златовласый. На фоне матовых дверных стекол был виден только его силуэт, и лишь свет месяца тускло светился на волосах и плечах. Дым сигареты медленно поднимался, причудливо изгибаясь.
- Тебе кажется, что они материальны и неизменны, но они превращаются в дым. Сгорают, оставаясь лишь воспоминанием о вкусе и запахе.
Он задумчиво смотрит на сигарету и отступает в тень. Хозяин вглядывается, пытаясь разглядеть его, но тень непроницаема и беззвучна, и свет масляной лампы не в силах разогнать окружающий мрак.
Хозяин вспомнил первые одинокие дни, когда стены гостиницы больше не оглашал звонкий смех, топот маленьких ног, веселый лай, нежный женский голос, и песня, тихо струящаяся в воздухе. Вспомнил день, когда все это исчезло, тот проклятый…
- Помянем в эту ночь покинувших нас матерей, сестер, детей и жен, - звучно пропел голос в темноте. – И боевых товарищей.
Свет лампы заиграл кровавыми бликами в вишневых волосах, и красными чертиками заплясал в темных глазах. Демон сжимал в левой руке округлую глиняную бутыль с саке. Хозяин невольно отшатнулся, когда красноволосый вскинул правую руку и медленно провел большим пальцем по своей груди.
- Это надгробный камень, на котором высечено его имя, - нараспев продолжил он, вскинул бутыль и перевернул ее над своей головой. Из бутыли не пролилось ни капли.
Красноволосый озадаченно заглянул в горлышко.
- Черт. Кончилось… - и, криво ухмыльнувшись, снова отступил в тень.
Хозяин задрожал, снова вслушиваясь в окружающую его тьму. И снова ни звука, ни шороха, словно демон растворился, превратившись в дым.
Эта ночь будет долгой, - подумал хозяин, чувствуя, как начинают дрожать колени, - люди притворяются тенями, тени – людьми. Они бесшумно бродят сегодня по миру, смущая сердце и испытывая дух. Былые радости оборачиваются горем. А горе? Что делать, если…
- Ммм, простите, - вдруг сказал теплый голос. – У вас не найдется масла для лампы? Очень темно, я не могу разобрать слова в книге.
В подрагивающий свет лампы выступил зеленоглазый. Тень причудливо извивалась на его лице, и казалось, будто лиана, извиваясь, ползла по его левой щеке. Свет мерцал в монокле, и выражение глаз казалось то добрым, то злым, когда глаза то оказывались освещенными, то погружались в тень. Он остановился у конторки и стал смотреть на синеватый огонек лампы за стеклом.
- Здесь так холодно и темно, - сказал зеленоглазый. – Коридоры похожи на подземелья, а двери – на створки темниц, - и голос его был странным, когда он это говорил, и трудно было понять, горе в нем или улыбка.
Хозяин не знал, что делать. Кажется, он что-то пробормотал и сел на корточки у полок, пытаясь в неверном свете нащупать бутыль с ламповым маслом, но никак не мог найти ее, а полки зияли бездонными пещерами.
- Просто зажгите свет, - подсказал мягкий голос совсем близко.
Хозяин вскочил, но снова вокруг был мрак, и только подрагивающий свет лампы играл тенями в страницах журнала.
В самом деле, почему в такую ночь, я сижу в полной темноте? Почему я сижу здесь, совсем один, и слушаю, как тени разговаривают со мной? Когда даже духи и демоны, позабыв о своих делах, встречаются, чтобы сыграть в карты? Может быть, меня здесь нет? И я совсем один брожу где-то между мирами, не в силах найти тех, кто был мне так дорог?
- Это они? – спросил издалека неуверенный голос.
И свет уходящего месяца высветил невысокую фигуру, неуверенно ощупывающую входные двери. Теперь в нем не было той силы и жизни, заполнявшей все вокруг, он казался маленьким и одиноким.
- Это те самые врата? – спросил он, и в голосе его звучала обида. – Но зачем в них проходить, когда ты совсем-совсем один? – он обернулся, и большие, совсем еще детские глаза блестели слезами. Он мотнул головой, сделал несколько шагов назад и тоже слился с тьмой.
«Почему они ушли, оставив меня совсем одного? Оставив среди пустоты и воспоминаний, которые с каждым днем все туманнее?» – спросил голос у хозяина в голове. И он не разобрал, кто это был – одинокий мальчик или он сам.
И он стоял, и печаль давила ему на плечи неделями и месяцами одиночества. Он смотрел в журнал перед глазами, его взгляд скользил по длинным рядам имен людей, которые когда-то останавливались здесь, и снова покидали это место, не оставляя в его памяти даже лиц. И это все? Все, что мне осталось?
И скрипнула входная дверь.
Хозяин поднял глаза к белой фигуре на пороге, и легким ореолом окружал ее золотистый утренний свет. Это был мальчик лет тринадцати, в белых одеждах, и со столь же белоснежными волосами. Руки мальчика были сложены, полускрытые широкими рукавами, и кажется, он что-то держал в ладонях.
Когда он шел к конторке, впуская в холл свет раннего утра, тьма, казалось, отодвигалась от него, и почти бесплотная фигура словно светилась изнутри. Из-под косой серебристой челки, на хозяина вопросительно взглянул яркий рубиновый глаз.
- Я нашел их на ступенях вашей гостиницы, - неуверенно сказал он, и, чуть помедлив, протянул к хозяину руки, раскрывая ладони.
На столь же белых, что и одежда, ладонях, лежали три фигурки, вырезанные из дерева: маленькая девочка со смешными хвостиками и два мальчика.
Вздох застрял у хозяина в горле и весь мир, казалось, накренился. Медленно, как во сне, он протянул руки, и мальчик бережно вложил фигурки в широкие мозолистые ладони.
- Им было одиноко, и я немного с ними поиграл. Вы не против?
Глаза защипало, и сердце бешено забилось, ударяясь о ребра. Фигурки все еще хранили тепло ладоней мальчика, и, казалось, пульсировали в дрожащих в руках.
- Здесь остановились мои друзья, - улыбнулся мальчик, и глаза его замерцали. – Они меня ждут.
Хозяин кивнул, глядя на фигурки затуманившимися глазами, и чувствовал, как по щекам медленно ползут первые, после гибели семьи, слезы.